Она была одной из наиболее знаменитых оперных див второй половины ХIХ века. Анатолий Луначарский назвал ее «Кометой дивной красоты» за прекрасный голос и очаровательную внешность. Ей посвятили свои произведения несколько писателей и музыкантов. А она оборвала собственную жизнь, не вынеся измены любимого человека.
Харьковский оперный театр
Сообщение о том, что знаменитая оперная певица с бархатным меццо-сопрано подписала контракт с антрепренером Петром Медведевым о работе в Харьковском оперном театре, взбудоражило и потрясло любителей театра. И хотя публика имела своих оперных кумиров, вскоре молодежь и студенты носили обожаемую актрису на руках, причем, в самом прямом смысле. От Рымарской, где находился оперный театр, и до гостиницы «Европейская» на Павловской площади, где поселилась Евлалия, она часто парила над толпой на плечах своих поклонников. Влюбленные юноши могли остановить ее экипаж, отпустить возницу и лошадей, и самим довезти ее до места проживания.
За своими плечами она оставила груз непростых лет, Большой и Мариинский театр, лучшие театры Италии и неудачное замужество, работу в Киевском театре оперы и сложные отношения со многими людьми. С ней оставался только подаренный природой замечательный голос и ее скверный, горделивый, взбалмошный и непредсказуемый характер. И пустота, которая, расширяясь, поглощала душу, повергала ее в безысходность. Все усугубилось, когда после одного театрального сезона в Харькове осознала, что теряет голос. С трудом отказавшись от любимого дела, она приняла приглашение выступать в драматическом театре, поскольку была великолепной актрисой и этого жанра.
В это время ее мятущееся сердце посетила любовь. Чувство было всеохватывающим и глубоким, страстным и сильным. Предметом ее увлечения стал молодой офицер из обедневших дворян. Ему льстило внимание и любовь красивой женщины и популярной актрисы, но жениться он решил на другой. Рассчитывал поправить свое материальное положение, что было в духе того времени. А Кадмина, сделав над собой неимоверное усилие, с рвением погрузилась в работу.
Возможно, она пережила бы очередную неудачу в сердечных делах, но 16 ноября 1881 года стало для нее роковым. Евлалия играла главную роль в пьесе Александра Островского «Василиса Мелентьева», и уже в первом акте заметила своего бывшего возлюбленного. Он сидел рядом со своей невестой и оказывал ей знаки внимания, постоянно поглядывая на сцену, будто дразня бывшую возлюбленную. Актриса восприняла это как унижение, как пощечину от любимого человека. Она с трудом доиграла акт, а ее негодование, уязвленное самолюбие, ярость все разрастались. В гримерке она нашла коробок спичек, надломила головки с фосфором, ссыпала их в стакан, залила теплым чаем и выпила…
… Все события в жизни имеют причинно-следственные связи. Так и в жизни Евлалии Кадминой – трагическая развязка имела свои причины.
Читайте также: «Королева быстрых темпов»: балерина Наталья Дудинская
Современный вид дома в Калуге, где прошло детство Влаши
Взрывной темперамент достался маленькой Влаше от мамы. Ее отец, купец Павел Кадмин из Калуги, взял в жены цыганку Анну. Этот мезальянс наделал в городе много шума.
В семье было три дочери, из них Влаша – наименьшая. С малых лет она росла своевольным, неуправляемым и замкнутым ребенком. Не умела находить общий язык ни со сверстниками, ни с родными сестрами, предпочитая общению одиночество и общение с природой.
Научившись с малых лет читать, она страстно отдавалась чтению книг, быстро усваивала разную информацию. Ее способности побудили отца устроить двенадцатилетнюю дочь в московское среднее учебное заведение – Елизаветинский институт, что было нелегко.
Евлалия Кадмина
Институт не способствовал формированию умений общения с людьми разного возраста, и особенно с представителями мужского пола. Девочки получали добротные знания и умения, необходимые в домашних делах, но дисциплина была чрезвычайно строгой.
Ученицы редко покидали институт, а чтобы не отвлекались от занятий, окна закрасили белой краской. Девушек готовили к работе гувернантками или к роли жены, матери и хозяйки. Но в обществе сложилось мнение, что из них выходили «самые дикие гувернантки», поскольку отсутствие опыта общения порождало конфузы, особенно в отношениях с мужчинами. В случае с Евлалией можно не говорить об искусстве общения – ей не хватало даже элементарных навыков. Годы ее учения истекали, и родители искали будущей работу для выпускницы. Но все изменил господин случай.
От матери Евлалии достался не только огненный темперамент, но и магически-красивая внешность, а главное – чудесный голос. Она участвовала в концертах учениц института для родителей и гостей. Семнадцатилетнюю девушку на концерте услышал Николай Рубинштейн. Ее исполнение, богатый голос поразил маэстро, и он пригласил девушку для обучения в классе пения консерватории. Поскольку отец Евлалии умер, а мать не имела купеческой жилки средства семьи истощились, Рубинштейн посодействовал в получении стипендии.
Будущая певица училась у замечательных преподавателей, среди которых был молодой композитор Петр Чайковский. Пораженный красотой ее голоса, он для нее создал партию Снегурочки в своей опере. После года учения ей предложили дебют на большой сцене в роли Орфея (опера Кристофа Глюка «Орфей и Эвридика» в постановке Николая Рубинштейна). Она имела необыкновенный успех.
Будучи одной из лучших учениц, Евлалия начала проявлять свой нервозный характер. Так Чайковский позже писал о том, что он достаточно хорошо знал ее «странную, беспокойную, болезненно самолюбивую натуру» и всегда подозревал, что с ней в жизни может случиться нечто трагическое.
Евлалия в роли Вани в опере Михаила Глинки «Жизнь за царя»
Через три года обучения Кадмина окончила консерваторию с серебряной медалью и ее пригласили в Большой театр. Участие в первой опере в апреле 1873 года принесло ей положительные отклики критиков и восхищение зрителей. Она спела роль Вани в опере Михаила Глинки «Жизнь за царя». Молодой певице давали главные роли в нескольких спектаклях. Это радовало Евлалию, поднимало ее самооценку, питало гордость и самолюбие. Чайковский, слушая эмоциональный, чувственный голос, наблюдая ее мастерскую игру, удивлялся, что это свойственно артистке, только что ступившей на сцену.
Чувствуя в своей ученице роковое начало, Чайковский посвятил ей романс «Страшная минута», и, как автор не только музыки, но и слов, прочитал его Евлалии на одной из музыкальных вечеринок. После финальных строк романса («Иль нож ты мне в сердце вонзишь, иль рай мне откроешь»), актриса подозвала лакея, взяла нож и оставила его на подносе со словами: «Передай господину Чайковскому». А романс она исполнила, спустя три месяца после этого события.
Вместе с успехами в ней нарастала неудовлетворенность. Она была одинокой женщиной, без поддержки родных или любимого мужчины, без семьи, без друзей, с кем могла бы отдохнуть душой. Евлалия не чувствовала себя счастливой. К тому же, ее характер позволил культивировать самые несносные проявления «звездной болезни». Она была резка с коллегами, груба со статистами, могла запустить в случае неудовольствия любым предметом в гримера, костюмера, прислугу. Ревностно следя за публикациями о своих выступлениях в прессе, она поколотила зонтиком журналиста, позволившего критическое замечание в ее адрес. Успокоившись, осознавала недопустимость такого поведения, но ничего с собой поделать не могла. В одну из редких минут самокритики она даже подписала некий официальный документ «Сумасшедшая Евлалия».
Вот какие воспоминания антрепренера, певца и режиссера Иосифа Сетова напечатала газета «Южный край» в январе 1914 года о его сотрудничестве с Кадминой в Киеве. Она исполняла партию Селики в «Африканке» Джакомо Мейербера и ее что-то рассердило в ходе спектакля. В антракте она в ярости разбила зеркало в гримерке, один ее башмак полетел в прислугу, второй – в антрепренера, а сама босиком выбежала из театра прямо в снег.
Сетов побежал следом, умоляя допеть оперу до конца. Не слушая его мольбу, она стала звать извозчика. Поблизости не было ни единой кареты, и она, босая, ринулась через площадь в гостиницу. Воздух сотрясали вопли и ругательства Евлалии. В номере она сунула ноги чуть ли не в пламя камина. Сетов бухнулся на колени, сожалел, что певица заболеет, умолял вернуться в театр, грозился штрафом – ничего не могло ее смягчить. Когда он пригрозил разрывом контракта, Кадмина изорвала документ в клочья. Только через два часа уговоров и угроз она успокоилась и вернулась в театр. Публика терпеливо ждала продолжения спектакля. Но удивительно было то, что при этом певица даже не подхватила легкий насморк – у этой нервной женщины физическое здоровье было отменное.
Но неудовлетворенность преследовала ее с первых дней работы. Последней каплей стало нарушение контракта Большим театром, в котором ей обещали за сезон участие в 55 спектаклях, а предоставили только 30 в течение двух сезонов. Поэтому она решилась бросить московскую сцену и переехать в столицу, в Имперский Мариинский театр.
Один из петербургских театральных критиков посоветовал дирекции театра поднять престиж оперы, пригласив госпожу Кадмину, имеющую ярко выраженные певческие и драматические способности и четкую дикцию. Неизвестно, прислушались ли в театре к этому совету, но пение Евлалии приняли «на ура». Ее засыпали цветами, обожанием, а после одного выступление преподнесли венок из листьев лавра – как богине оперы. Однако постепенно начали звучать критические голоса, указывающие на то, что ее голос не той силы, как этого требует сцена столичного театра. В это же время в кулуарах шептались, что гордая девушка отвергла в весьма резкой манере назойливые ухаживания некоего вельможи, поэтому покинула Мариинку после единственного театрального сезона.
Так или иначе, но раздосадованная певица, возвратилась в Большой театр, правда, только для выступления в нескольких операх. После этого она скрытно уехала в Италию, где брала уроки пения у известных певцов, а также выступала в опере. Возможно, ее побудила к этому не только слава итальянских вокалистов, но и то, что общество отдавало приоритет итальянской опере. Так, в Большом театре только одна опера в неделю шла на русском языке, а в остальные дни выступала итальянская труппа. В Санкт-Петербурге для русских певцов было больше спектаклей, но в Мариинском театре несколько дней в неделю выступала драматическая труппа, а лучший столичный театр с великолепной акустикой был также отдан итальянским певцам.
Два года пребывания в Италии принесли ей ошеломляющий успех. Она выступала на лучших оперных сценах Милана, Неаполя, Турина и Флоренции. Итальянцев восхитила молодая актриса с яркой внешностью, огненным темпераментом и волосами, чернее, чем у итальянок. Здесь она совершает непростительную ошибку. Пытаясь усовершенствовать природу своего голоса, а также получить больше ролей, для которых необходимо сопрано, она начинает петь более высоким голосом. И через несколько лет расплата ее настигнет: она потеряет свой бархатный меццо-сопрано и не сможет петь.
Но грустное событие еще впереди, а в Милане она встречает свою первую любовь. Это был молодой, внимательный и красивый доктор Эрнесто Форкони (или Фалькони) из Милана, которого вызвали к тяжело заболевшей певице. Он влюбился в свою прекрасную подопечную, и та ответила на его пылкое чувство. Это были ее первые романтические отношения с мужчиной, поскольку раньше она отклоняла все попытки юных поклонников и богатых зрелых аристократов. Молодые люди скоропалительно поженились и вместе переехали в Киев, где Кадминой предложили контракт в оперном театре.
Евлалия Кадмина
Киев встретил прекрасную певицу овациями. Премьера оперы Джузеппе Верди «Аида» прошла с огромным успехом, а исполнительницу главной роли все вызывали и вызывали на сцену. Занавес перед ней поднимали 15 раз! Такого умопомрачительного триумфа не видел ни один певец. Последующие работы Евлалии тоже пользовались успехом у публики (опера «Фауст» Шарля Гуно, «Гугеноты» Мейербера, «Русалка» Даргомыжского). Но исполнение партий сопрано сказывалось на ее голосе и она впервые испытала себя в роли драматической актрисы в постановке пьесы Александра Островского «Гроза».
Наряду с растущей популярностью у киевской публики начало расти и неприятие заезжей актрисы. До нее здесь царила приехавшая ранее прима оперы – Эмилия Павловская, певица с лирико-драматическим сопрано. Ее поклонники травили Евлалию, освистывали на сцене, критиковали в прессе, оплачивая продажных авторов.
К чести Евлалии, она никогда не интриговала, не сплетничала за кулисами. А вот недобросовестная конкуренция и гонение были не по силам ранимой певице. Семейная жизнь тоже стала доставлять огорчения: муж, как любой горячий южанин, постоянно закатывал жене скандалы, ревновал и к театру, и к поклонникам, пытался сделать из нее жену по образцу примерных итальянских матрон. Это не устраивало самодостаточную Кадмину. Супруги расстались, он вернулся на родину, а она не смогла работать в столь напряженной обстановке, и приняла предложение выступать в Харькове.
Читайте также: Не стеснялись обнажаться: харьковские музы футуризма сестры Синяковы
На памятнике актрисе вместо 1853 года рождения указана другая дата
Один из современников сравнил Кадмину с пламенем, которое сжигает себя изнутри. Она не могла заполнить жизнь радостью и счастьем, каждую неудачу превращала в невыносимые мучения, что, по ее словам, привело к «сознанию всеобщего отчуждения».
Хотя в Харькове она была дружна с несколькими семействами, даже и в их компании оставалась замкнутой, молчаливой и грустной. Она медленно говорила своим низким голосом, ее замечания были вдумчивы, но напрочь лишенные шуток и пустой болтовни о театральных делах и соратниках по сцене. В письме к одному из немногих близких друзей она призналась, что уже дважды пыталась уйти из жизни: один раз приняла яд, но он не подействовал, а второй раз полиция спасла ей жизнь, вовремя вытащив из реки. Гордость не позволяла ей раскрывать перед миром «невидимые муки». Может, счастливая любовь спасла бы эту страдающую душу, а обманчивая стала последней каплей, погубившей ее…
…Удивленные зрители наблюдали, как бледная Евлалия, что было заметно даже под слоем грима, вышла на сцену и через силу продолжила игру. Последними стали слова, которые можно отнести к самой актрисе: «Я утром в думе видела твой взгляд, и этот взгляд насквозь прожег мне сердце…». Она лишилась чувств и упала. Вызвали доктора, а по городу моментально распространилась грустная новость. Толпы поклонников собрались под гостиницей «Европейская», с надеждой ожидая вердикта медиков. Но он был неутешителен: белый фосфор – смертельный яд, сжигающий все на своем пути. Актриса в мучениях умирала 6 суток, и 10 ноября 1881 года двадцативосьмилетней певицы, которую называли «славой оперы» не стало.
Многотысячное море поклонников сопровождали Кадмину в последний путь, многие почитатели не скрывали своих слез. Среди живых цветов, венков, знамен, хоругвь, скорбных лиц постоянно мелькали полицейские. Почти весь состав харьковской полиции сопровождал похоронную процессию, чтобы не допустить расправы над обманчивым «офицеришкой». В траурных речах звучала высокая оценка ее труда, но больше – искренние сожаления, что не смогли уберечь страстную натуру, дарившую зрителям красоту и талант. Похоронили Евлалию на Иоанно-Усекновенском кладбище. В 1970-х годах могилу перенесли на 13-е городское кладбище, а надгробный памятник ныне нуждается в реставрации.
Ни одна из актрис до и после Кадминой не стала прообразом героинь стольких литературных произведений. Ее жизнь, сотканная из противоречивых поступков и огромного желания петь, стала предметом описания последней повести Ивана Тургенева «После смерти», рассказов Николая Лескова «Театральный характер», Александра Куприна «Последний дебют», ряда пьес, созданных Алексеем Сувориным, Антоном Чеховым, Николаем Соловцовым (Федоровым), а также современным украинским драматургом Александром Чепаловым.
Светлана Лысенко
Не забудьте підписатися на 
в Телеграмі 
, щоб мати можливість читати нові пости!
