Роман Минин – украинский художник-монументалист, график, фотограф родом из Донецкой области. В 1998 году поступил в Харьковское художественное училище и был переведен сразу на второй курс. Затем окончил Харьковскую академию дизайна и искусств. В студенческие годы играл в панк-группе. Роман Минин и сейчас пишет песни, планирует записать альбом.
Художник известен своими работами на шахтерскую тематику. Сам он говорит, что занимается мифологизацией Донецкой области, пишет сказку о Донбассе. Роман Минин много лет активно использует дополненную реальность в своих картинах, когда при помощи приложения на телефоне картинки «оживают». В планах работа не только с виртуальной реальностью, но и с искусственным интеллектом. Роман Минин хочет научить компьютер рисовать картины в своем собственном узнаваемом стиле.
В 2020 году на карте Харькова появилась яркая, интересная локация, место для музыки и творчества – Minin Art Hub. Стены, потолок, окна в помещении разрисованы Романом Мининым, там же находится его мастерская. Туда можно приходить просто как в картинную галерею, также хаб обещает много ивентов, концертов и творческих встреч.
Мы подготовили для вас видео, много эксклюзивных фотографий с Minin Art Hub и пообщались с художником о живописи, музыке, Харькове, шахтерском фольклоре, Донбассе.
Minin Art Hub. Фото здесь и далее: Виктория Якименко
— Локация еще официально не открылась, она пока в тестовом режиме. Мы ещё не всё доделали, тот же ринг, например. Для него у нас пока есть только основа, которая используется как сцена. Пол для ринга будет стеклянный, прозрачный, очень красивый. Это специальная комната для VR-батлов.
Я хочу спектакулярности, я хочу всяких декораций, поэтому специально сделал эту комнату в индустриальном стиле. Это будут VR-батлы художников, такая штука на образное мышление. Есть две-три минуты и художник за это короткое время в шлеме виртуальной реальности должен создать своего персонажа на заданную тему. И зрители уже оценивают, насколько это круто или не очень.
Это что-то как рэп-батлы, когда реперы импровизируют друг перед другом, пытаясь друг друга унизить и сделать это остроумно. У нас будет просто соревнование в другом остроумии, в образном мышлении.
— Где-то проводятся подобные батлы?
— Конечно, это Нью-Йорк, это Токио. До Украины дошли слухи, что такое проводится, и те конторы, у которых полно этих шлемов, тоже пытаются что-то подобное делать. Но пока нет единого кодекса этих боев, все пытаются пробовать.
Моя цель – создание команды 5-6 человек, чтобы их постоянно тренировать. Тренировать художников, которые могут быстро создавать прикольные образы. И это надо уметь.
Поэтому я сам готов быть одним из них и готов тренировать. Потому что в образном мышлении я немножко разбираюсь всё-таки, компетентен в этом вопросе и чувствую, что мог бы быть неплохим тренером.
— То есть эпоха, когда нужен был холст или стена, где ты там что-то рисуешь, она отходит уже? Теперь дело за цифровыми технологиями?
— Увы, этого уже не избежать. Она не то чтобы совсем отходит. Вот у нас есть разрисованная стена напротив входа, она радует наш глаз, она не подключена к розетке, она не боится того, что пропадет wi-fi. Она действительно организует пространство, и приятно на душе, когда люди ходят фоткаются. В последнее время я стал замечать, что люди, которые продают машины, приезжают сюда специально и на фоне стены фоткают машину со всех сторон. Так что она несет пользу людям.
Некоторые люди прямо готовы убивать донецких, а некоторые просто вежливо игнорируют меня. И слава богу, что хоть так. Пусть они не приходят на выставки, пусть они делают вид, что меня здесь нет, пусть делают, что хотят, лишь бы не шли убивать. Потому что я ещё пожить хочу. Не без этого.
Мы сейчас можем поставить здесь хороший вопрос: «Как люди пользуются искусством?». И можно ли вообще им пользоваться? На мой взгляд, в Украине, как в системе, как в державі, в государстве, этот вопрос вообще не поставлен. И искусство как плесень размножается там, где ему хочется. Где есть кой-какая среда, она там начинает прорастать. Вот здесь какая-то среда появилась плодотворная, бац, какие-то яркие фантастические грибы повырастали, абсолютно не системно, неконтролируемо, это всё просто хаус какой-то. Поэтому люди не пользуются системно искусством.
Читайте также: Поэт и психиатр Борис Херсонский: «Настоящий глубокий психоз редко стимулирует, он скорее разрушает»
А я уже побывал в разных странах и видел, как разные системы используют искусство. И разница большая.
— Вот оно, образное мышление в действии — искусство как плесень. Это в заголовок можно сразу.
— Да ещё обидятся. Может не надо, может нельзя так. Ведь многие о себе очень хорошего мнения, все амбициозные люди и тут вдруг: «Он назвал меня грибом». А потом будут такие посты: «Давайте хейтить Минина, потому что мы не грибы».
— Так это же хайп! Это то, что нам нужно для интервью!
Продолжая беседовать, мы перемещаемся по пространству Minin Art Hub. Кроме главного просторного зала сразу при входе, здесь нашлось место не только мастерской художника, но и творческой студии для детей, гостевой комнате, где можно переночевать, ювелирной мастерской друга-музыканта.
Роман Минин: «Эти холсты валялись под Москвой в течении 10 лет на складах по ремонту прицепов для фур. Я набрался смелости, денег, просто не поленился, взял и привез их обратно в Украину в конце прошлого года».
— Пока, конечно, это всё выглядит как бомжи-стайл. У кого-то есть кресло, нам дали кресло, у кого-то есть пуфики, нам привезли и подарили пуфики. Потому что мы всё делаем здесь за свои деньги и никаких меценатов у нас нет, кроме бизнес-центра «Южный», который непосредственно дал возможность мне, как художнику, здесь развиваться.
С директором бизнес-центра «Южный» мы встретились совершенно по-другому поводу, он хотел заказать роспись стены. А потом в процессе разговора выяснилось, что я уже не мог платить 400$ за мастерскую. И кто вообще в Харькове из художников платил 400 баксов за мастерскую? Для Харькова это большие деньги. Наступил кризис, когда и мне это тоже стало невозможно делать. И я рассказал, что я без мастерской, а он мне: «Хорошо, заходи сюда».
Таким образом бизнес-центр «Южный» стал спонсором, меценатом и подарил нам такую возможность. Почему нам? Потому что мне одному — это много. И поэтому с моими друзьями художниками и музыкантами мы вместе ворвались, сделали ремонт и пытаемся теперь составить график действий на месяц вперед.
Сделать всякие кружки и ивенты для того, чтобы люди сюда начали ходить. А я бы вел только VR-батлы. А кто-то бы вел здесь йогу, VR-йогу.
— Когда вам отдали это помещение?
— 22 января я сюда заехал.
— Как зовут этого щедрого человека, который дал вам такую возможность?
— Виктор Петрович Оборский.
Роман Минин: «Это комната где я работаю, здесь я копашусь. Это моя копашня. Вот я делаю маленькие картинки, кризисный вариант, небольшие, но тем не менее в своем стиле».
Роман Минин: «Это предмет гордости — самолетик, который пускает сынишка Мирошка, ему 10 лет. Он летает прекрасно, особенно, когда их Мирошка пускает. Потому что у него талант их пускать».
— Около года назад в одном интервью вы говорили, что хотели бы уехать из Харькова. Наверное, с наличием этого хаба, что-то теперь должно поменяться?
— Я не помню, я там говорил, что я хочу уезжать или я вынужден? Скорей всего вынужден. Потому что я не очень хочу уезжать из Харькова. И появление такой возможности, как этот хаб, конечно, меня остановило, и стало веским предлогом, чтобы остаться здесь. Появляются возможности, а я до возможностей очень жадный человек, как и до красок жадный. Я люблю использовать все краски, которые у меня только есть, и все возможности тоже.
Во Львове есть человекопоток туристов. В Харькове туризма нет.
Череда случайностей. Каким бы ты гениальным или талантливым не был, все равно, череда случайностей организует твою жизнь в общем. Я мог бы организовать, как производственник комбинат или мануфактуру произведений искусства? Да, я бы мог это сделать. У меня есть такая возможность? Нет. Я бы мог снимать фильмы в Голливуде? Да, я бы мог. Но мало того, что желания одни, идеи другие, а реальность она вообще какая-то третья, четвертая, пятая. Поэтому чтобы не спиться с депрессии и не мучатся приступами саможалости, что я такой классный, талантливый, а у меня нет красочек и всего остального, а у богатых детей они есть – я смирился с этими законами природы и просто не сопротивляюсь ходу событий. И пытаюсь использовать те возможности, которые у меня есть.
— Как говорят мудрые люди, заниматься нужно тем, что у тебя легко получается изо всех сил. У меня могут получаться разные вещи, но легче всего и мне по душе — это создавать новую образную систему в цикле шахтерский фольклор и работать со стереотипами, образами Донецкой области. И заниматься по сути мифологизацией Донецкой области и образа шахтера.
Я отношусь к искусству, как к игре, и я считаю, что это здравое позиционирование. И хочу, чтобы другие люди, которые не связаны с искусством, также попробовали хотя бы посмотреть на искусство с позиции игры. Легко понять, где музыкант хороший, где плохой, где актер хороший, где плохой. Но сложно понять, тем более людям далеким от искусства, где хороший художник, а где плохой.
Тем более такое время у нас сейчас – диктатура громких. И громкими бывают как раз бездарности, и за них кто-то топит, кто-то их пиарит. Пиар можно покупать. Понятно, что люди полны скепсиса и уже мало кому доверят. Степень доверия человек – человек падает, потому что всё продается-покупается. Даже если кого-то пушат, пиарят и лидеры общественного мнения говорят, что это хороший художник, то я бы, например, просто так голословно не доверял. Просто так на слово верить, что человек лучше всех в мире рисует полоски на холстах, но это такое знаете…
И в парадигме современного искусства очень много смешных предлогов под которыми люди якобы самые лучшие в мире: в горизонтальных полосках, в вертикальных полосках, в точках, в шариках, кружочках. Самая богатая и популярная художница в мире – рисует кружочки в основном. Как же её, Йоко Оно хотел сказать, вылетела из головы её фамилия. (Прим.ред.: Яёи Кусама). Это шоу-бизнес.
В совокупности всяких причин я нашел свое место в мире. Я хочу рисовать мифологизацию шахтерского труда. И одной из моих целей является создание такого стереотипа, которое будет символом не просто географического региона Донецкой области, шахтера Донецкой области, а символом майнинга, поиска информации, как процесса. И тут даже свой образ хочу более-менее диджетализировать.
А вообще мой магнум-опус – это программа генеративного дизайна, которая будет генерировать монументально-декоративные, фризовые композиции и не только, но по тем законам, которым я научу эту программу. Я считаю, что произведения искусства будущего у художника – это компьютерные программы. Придется работать с искусственным интеллектом, учить компьютер создавать картины, которые мне понравятся в первую очередь, чтобы они были действительно мои: «Ух ты, принимаю, годится, всё верно».
Научить компьютер рисовать – это прикольная цель, я её перед собой поставил и к этому стремлюсь. Поделиться своими знаниями в монументальной, фигурной композиции, в жанре, в котором я с удовольствием довольно давно занимаюсь, я люблю законы этого жанра. И мне хочется с кем-то поделиться этой любовью.
Но у меня тоже уже доверие к людям пропало. Не из-за скепсиса, это более расчетливый выбор, по-другому он называется цель за пределами жизни. Если у творческого человека есть цель за пределами жизни, то вряд ли стоит доверять людям. Я бы больше доверил это всё программам, компьютеру. И если у меня получится сделать такую программу, которая будет и после моей смерти генерировать мои же картины – это будет прикольно. Я бы такое хотел сделать.
— Я ещё помню, как на ваших выставках, для меня первых, мы буквально залипали рядом с картинами с дополненной реальностью. А то, о чем вы сейчас рассказываете, мне пока сложно представить.
Даже если на словах рассказывать про дополненную реальность, сложно описать, что там.
Помню, мы планировали просто заглянуть на выставку на 15 минут, это было во Львове в арт-центре «Дзига», а провели там много времени.
— Хорошая была выставка. Я был счастлив сделать там выставку, давно об этом мечтал, потому что «Дзига» легендарное место. И всё прошло прекрасно. Я там общался спокойно, как мог, с людьми на эти сложные донецкие темы. Во Львове публика просто супер, благодарная такая и внимательная.
И нюанс для коллег-художников, которые, возможно, будут читать это интервью, если у вас будут мысли по мерчендайзингу и сувенирной продукции, то во Львове действительно есть смысл с ней работать. Во Львове есть человекопоток туристов. В Харькове туризма нет. В Киеве так, сэм-восэм, может быть. Внутренний туризм не в счет. А во Львове действительно много туристов. Я там продал много футболок с дополненной реальностью, как сейчас на мне.
Роман Минин: «Первая моя персональная выставка в Харькове, 2006 год. Это была выставка sms-арта, я её делал в этом телефоне Nokia. Телефоном наводишь и вся выставка листается».
— Это нужно скачивать приложение?
— Да. Приложение simoAR.app.
— Вы в Харькове с 98-го года, я в Харькове с 83-го, но впервые на вашу выставку я попала во Львове.
— Харьков меня в этом плане тоже немножко удивляет. Меня больше знают в Киеве, чем в Харькове, хотя я здесь уже давно. СМИ считают, что, наверное, художники должны платить им деньги, чтобы они посещали их выставки или ещё как-то.
Когда у меня было три выставки подряд от муниципальной галереи год назад, это три позитивных события подряд, почему никто не пришел из средств массовой информации? У них что сильно много позитивных новостей? Я до сих пор держу обиду и не понял, что произошло. Или меня кто-то игнорирует?
Знаете, с 2013 года, когда ещё война началась, у многих кукушку поплавило очень сильно. И с поплавленой кукушкой люди мне до сих пор пишут, что всех донецких нужно убивать, только потому что они донецкие. И я попадаю в этот список, потому что я из Донецка, тем более я над этой темой работаю.
Некоторые люди прямо готовы убивать донецких, а некоторые просто вежливо игнорируют меня. И слава богу, что хоть так. Пусть они не приходят на выставки, пусть они делают вид, что меня здесь нет, пусть делают, что хотят, лишь бы не шли убивать. Потому что я ещё пожить хочу. Не без этого.
Роман Минин. Свой/Чужой
С этим хорошо бы разобраться. Потому что это наше будущее, это какие-то ментальные проблемы. И я считаю, что я работаю именно с этой проблемой, с ментальностью, с менталитетом. Я хочу создать сказку о Донбассе, таким, каким я его вижу, а не какой он есть в реальности. Потому что реальность – она ужасна, она настолько банальна и тупа. И если вглядываться в глаза этой тупой реальности – ничего хорошего не будет. Поэтому надо быть немножко выше этой реальности и проецировать её на будущее с каким-то кредитом доверия, лепить её такой, какой бы я хотел, чтобы она была.
Поэтому в моих картинах в основном, конечно, более-менее сказочный подход к шахтерам, к смыслам их труда, их героизация. Потому что смыслы шахтерского труда могут быть очень приземленные, прямо глубоко под землю приземленные. И много таких историй, которые погрузят нас в отчаяние. Поэтому чтобы мы не погружались в уныние, нужно увидеть другие смыслы и предметы гордости.
Если, например, солдат инфантильный – это проблема, а если художник, то, наверное, нет. Это его естественное состояние.
Менять предметы гордости – долго, лет 40. Но если этим плотно системно заниматься, можно изменить даже ментальность, можно изменить всё. Популярные политики на сегодняшний день называют это державотворення. Есть такой термин, в который вовлекаются многие социально-активные люди, которые действительно хотят что-то изменить в этом обществе. Они хотят быть частью этого процесса с мощным названием – державотворення.
Это прикольно хотя бы даже думать о том, что ты причастен к созданию государства. Раньше такого не было. Этот вопрос новый, свежий и сейчас мы живём в этот период перемен, период державотворення.
— Что вы думаете по поводу уголовной романтики, за время хотя бы с 2008 года что-то изменилось? Насколько уголовная романтика популярна сейчас? Раньше в Донецкой области это был тренд.
— Не только в Донецкой области. Харьковские маршрутки в нулевых, там играл только так называемый шансон про то, что кто-то сел или вышел из тюрьмы.
— А сейчас что-то поменялось или нет?
— Поменялось сильно. Такая музыка больше не звучит в общественном транспорте. И, возможно, что раньше это было даже по радио. Сейчас по радио, я так понимаю, не ставят больше такие песни.
— Это хороший пример.
А у нас в Донецкой области, когда я рос, считалось предметом гордости быть причастным к этой тематике так или иначе. Не буду перечислять все эти страшилки, абсолютно дурацкие. Сейчас я не чувствую за молодым поколением стремления и даже уважения к уголовной романтике. Потому что может быть перестали бояться, а может быть действительно она перестала иметь своё влияние как раньше. Или я поменял среду обитания и общаюсь с людьми, которые абсолютно далеки от этого всего. А раньше в Донецкой области она меня окружала со всех сторон значительно больше, чем сейчас.
По совокупности причин я тоже ощущаю, что сейчас уголовной романтики не то, чтобы нет… Она просто перешла на другой уровень, закрепилась у власти и стала более цивилизованной. Образ гопника тоже отходит. Теперь это просто депутат какой-то, прилично выглядящий человек, но с властью, такой мафиози получается.
— Гопник – это сейчас больше юмористический образ. А ещё в нулевых годах это был полноценный член общества…
— В естественной среде обитания.
— А сейчас это мем практически.
— И вот так же шахтеры поменяются. Закроют шахты, например, пройдет некоторое время, люди начнут интересоваться, кто такие были шахтеры, что они делали, интересоваться фольклором. И хорошо бы этот образ немножко поменять. И даже фольклор поменять.
Шахтерский фольклор над которым я работал, около 100 картин. Я немного ошибся с медиа, я стал делать картины, холсты, натянутые на деревянную раму. А это хоть и коллекционный предмет медиа, но он не вошел в народ, а валяется где-о на складах у тех людей, которым они принадлежат. У меня сейчас осталось 20 картин из серии шахтерский фольклор, это всё наработки, эскизы. И мне сейчас было бы неплохо набраться смелости, найти время, сесть и сделать книгу о шахтерском фольклоре. Чтобы в качестве книги этот фольклор мог пойти в народ и кому-то пригодится, и в дальнейшем его могли использовать. Я знаю свою задачу и буду над этим работать тоже.
— И сложный вопрос, давайте представим, что оккупированные территории на Востоке Украины, так называемые ЛНР и ДНР, вернутся в состав Украины. Захотят ли люди, которые там находятся, этого. И реально ли это сейчас?
— Вопрос не ко мне. Я не знаю. Я не поддерживаю связь с той стороной, у меня там никого нет. Я не знаю, о чем они думают, чем они живут и как. А свои художественные догадки как-то неуместно будет мне отпускать.
— Моя одногруппница Серафима живет в Брянке Луганской области. Когда мы были студентками, она слушала украинскую музыку, говорила на украинском свободно, лучше, чем я на тот момент. И сейчас она живет в ЛНР, с удовольствием фотографирует своих детей на фоне российского флага и пишет восторженные посты. И я отписываюсь от нее тихонечко.
— Это всё больно. И это будет проходить ещё поколениями. И на сколько поколений останется чувство мести – это главный вопрос. Это нужно понять и с этим работать.
Нет ничего хуже вендетты, которая растягивается на поколения. Я согласен на любое развитие позитивных отношений, но только не на вендетту. Я против вендетты принципиально. Это может быть выгодно только политикам.
— Вы об этом поете в своей песне «Тільки боги, можуть бути вільні від перемоги».
— Саме так.
— Вы говорите про игровое искусство и играетесь этим Чужим, демонстрируя.
— Да, Свой/Чужой. Я люблю, когда люди относятся к искусству как к игре. А когда они относятся к ней как к религии, в чему-то непонятному, то это стремно.
— Я видела видео, где вы в Цюрихе в костюме Чужого ходили. Представляю, какой у всех был шок.
— Да, это такой костюм, Свой/Чужой. В Европе он был в Цюрихе, Женеве, Брюсселе, в Киеве я в нем ходил возле Верховой Рады. У нас ещё понимают эту игру слов, шутку юмора. Но когда я ходил в Европе в этом костюме, они вообще не вникают в наши дела, в наш контекст и не будут вникать никогда. За редким исключением дотошных корреспондентов и журналистов, которые действительно будут докапываться до каких-то вопросов. Эта шутка юмора исключительно для внутреннего использования.
И ещё, почему я не стремлюсь уехать в мир, в Америку, ещё куда-то? Потому что содержание моих картин — оно о нас. А чтобы добиться успеха в мире, нужно делать произведения искусства ни о чем и обо всем одновременно. Как танец. О чем может быть танец?
Обратите внимание, самые популярные художники сейчас, чьи картины лишены содержания. Или это легкое содержание, немножко притянутое за уши, лишь бы оно там было. А на самом деле его там нет. Люди не хотят думать.
Я не хочу сказать, что люди тупые и не хотят думать, нет. Люди не хотят покупать себе домой перегруженные содержанием работы. Не все, но большинство. Так было, так есть и так будет. Люди не стали хуже или лучше, просто не многие из них интеллектуалы, которым нужно содержание, какой-то контекст. В первую очередь, все смотрят на форму, чтобы она была красивая.
Я, конечно, стремлюсь сделать красивую форму, я люблю всё красивое. В моем случае, главное не перестараться, чтобы это не превратилось в украшательство. Но я пока ещё в здравом уме, вижу эту грань.
— Вы говорите, что вы жадный…
— До возможностей.
— До возможностей и до красок.
— До красок жадный страшно.
— И я вспоминаю ещё одного художника, харьковского, Гамлета, который рисует черной и белой краской. Он говорит, что ему лень смешивать много цветов и что Харьков – серый город. Что вы можете сказать по поводу его творчества, которого так много в Харькове?
— Скажем так, все профессии важны, все профессии нужны. У него хорошее амплуа, хороший образ, Гамлет – как образ. Он очень украшает Харьков, подчеркивая его серость. Это человек- достопримечательность. И этим он прекрасен. И дальше пусть как можно больше делает и привносит в Харьков интеллектуальное содержание. У него есть возможность это делать — и он это делает хорошо. Я бы на месте городских властей, Кернеса, обратил бы внимание и всячески помогал ему.
Это хорошая достопримечательность, характерная городу Харькову. И если Гамлету не хочется использовать яркие краски, в этом тоже есть смысл. Это прикольно. И отец у него художник. В этой интеллектуальной творческой среде есть выражение: минимум средств – максимум выразительности. Это признак хорошего интеллектуального искусства. Гамлет как мастер добивается выразительности – используя минимум средств. Это прикольный путь. Мне тоже нравится, как он не занимается чрезмерным украшательством.
— Где в Харькове можно посмотреть творчество Романа Минина на постоянной основе?
— Получается здесь. По городу вряд ли что-то осталось
С 2007 по 2011 год я активно рисовал стрит-арт. Но занимаясь стрит-артом я не ставил перед собой цели сделать фирменный продукт, я не занимался бренд-неймингом. Потому что я делал это в разных стилях, не узнаваемых, то стихи, то странные нелепые картинки, то фотореализм. Вот, например, есть художники, делают черно-белое и это узнаваемо свой стиль.
Я смотрел как профессионал, если для этой идеи нужен такой стиль, я переходил на классику, если для другой идеи нужен примитив, я переходил на примитив и так далее. Я стиль подгонял под идею. И, возможно, это причина, почему я в Харькове как стрит-арт художник не сильно котировался. У меня были враги, точнее, как минимум те люди, которые меня не поддерживали. Меня не поддерживало правительство, местная власть, и меня не поддерживали граффити-райтеры, у которых тоже есть претензии на городское пространство, и они закрашивали мои работы. Могли, конечно, ещё больше закрашивать. Потому что среди граффити-райтеров были и такие люди, которые защищали мои работы.
В общем, мнения разделились, кому-то очень нравилось, кому-то очень не нравилось то, что я делаю. Я человек не конфликтный, я бы хотел сделать такое, чтобы всем нравилось. Но, увы, это невозможно, и я в этом плане уже не стараюсь, да и никогда особо не старался.
Наступил 2011 год, подготовка к Евро-2012, и большинство моих работ срочно закрасили, потому что скоро будет чемпионат и не дай бог их кто-то увидит. Это парадокс, который приятно вспомнить.
— Что может быть прекрасней неровно покрашенного забора неумелой рукой коммунальщика? Точно не работа профессионального художника.
— Мы ещё краской дорогой красили, Caparol, столько труда было. Ну, ладно, это такое. Приятно вспомнить.
Читайте также: «Для площади Свободы есть лучший сценарий, чем самая большая парковка в центре», — архитектор Олег Дроздов
— У вас ещё для Укрпошти была работа, вы делали марку к юбилею Донецкой области, 85 лет.
— Скорее, я просто придумал композицию, а они её выбрали для марки.
За свои деньги я сделал подарок городу Димитров, сейчас он Мирноград назывется, поехал и по дороге своего маршрута детства из дома к школе, я сделал там работу. Ещё в Мирнограде я 9-этажку расписал. И в этом году, если всё сложится хорошо, меня ждут две стены в Мирнограде.
Я не сопротивляюсь ходу событий там, где я нужен, там, где я полезен. Мои шахтерские композиции уместны в Донецкой области, там гармония формы и содержания, там она читается, уместна. Поэтому я с удовольствием буду ездить в Донецкую область и там заниматься мурализмом. Не так люблю это понятие – мурализм.
И понятно почему в Харькове моих стен так мало, потому что в Харькове шахтеры не очень кому-то и нужны. Но так же для Харькова у меня есть несколько идей, которые могут быть только в Харькове и нигде больше, но пока не нашлось воли властей для того, чтобы кому-то это было нужно.
— Может быть вы сейчас имеет в виду проект, который вы предлагали для метро? Точнее, его скорей всего нет, это просто как идея пока существует.
— Я хотел сделать в метрополитене фестиваль современного искусства, было такое. Это всё реально. Харьковское метро приспособленное для этого, небольшой человекопоток, на некоторых станциях есть запасной выход, который 30 лет не открывался.
И в этих рекреациях можно было бы сделать и галерейные пространства и прочее, и прочее. Эта была бы очень красивая история Харькова — сделать фестиваль современного искусства в метро. Эту идею пока что не поздно сделать. Я бы взялся за это, если бы мне предложили. У меня пока ещё желание не пропало сделать это.
— Вы ходили в метрополитене по этим площадкам? То есть уже были какие-то переговоры?
— У меня были хорошие переговоры, давно ещё, с директором метрополитена Мусеевым Сергеем Зинятовичем, ныне покойным. И в память о нем, благодаря его сыну, я сделал барельеф из метала Святая Татьяна, покровительница студентов, она стоит в метро Университет.
— Барельеф, конечно, знаю, но то, что это ваша работа – слышу впервые.
— Я, плюс Рома Блошко и Антон Самолет, как команда, очень классно сработали и сделали в рекордно короткий срок, за месяц. А идея моя. Но это не принципиально важно. Потому что она лишена какого-либо выразительно авторского стиля. Я ее так специально сделал, чтобы не было каких-то понтов художника.
Самой сложной задачей было интегрировать сакральный образ в светское пространство. Ведь святая Татьяна – сакральный образ, а метрополетен очень мирское пространство с человекопотоком и со своей архитектурой и интерьерным дизайном, в который нужно очень грамотно и профессионально вклиниться, як так и було. И я со своей задачей справился, я ж профессионал. Дайте мне посложнее задачу. Чем сложнее задача, тем лучше.
— Все знают, что Роман Минин – художник. И, наверное, не все знают, что вы ещё поэт и музыкант.
— Ой, да, меня это очень расслабляет. Когда я устаю, мне есть на что переключиться. Я придумываю песни, пою. Иногда я понимаю, что если бы у меня был очень хороший голос, я бы только пел. Голос у меня не очень, а вот с придумыванием песен и музыки, я считаю, всё хорошо. И поэтому я не вижу себя в качестве популярного исполнителя, но как композитора и автора песен вижу. У нас накопилось очень много песен.
— Вы планируете записать альбом?
— Да, планируем записать альбом. Без амбиций. «А теперь у нас турне по Украине», — нет, этого мне не надо. Просто шоб було, чтобы гештальт закрыть.
У нас столько песен, а они до сих пор не записаны. У нас тут стоит пианинка, пару гитар, примитивная звуковая карта и иногда мы пишемся прямо здесь.
— Вы играете и на пианино, и на гитаре. Где вы этому научились?
— Нигде. Сам.
— Вы в новый, первый ваш альбом, планируете включить песню, которую написали, когда в Харькове валили памятник Ленину «Ленин убит».
— А, да, «Ленин убит, убит бит бит».
— Истерично-радостная мажорная песня.
— Да, классная характеристика.
«Мы перепишем заново историю миров,
Мы поколение новых Ленино-киллеров.
Твой прадед это делал и твой отец, сынок,
Пришло и наше время, убъем и мы разок.
Ленин убит, убит бит бит»
Классная песня, кстати.
— Если бы вы её записали на тот момент, когда по всей Украине роняли Лениных, это был бы хит всех социальных сетей.
— Чего-то всегда не хватает. Либо не хватает желания качественно пропиариться, снять клип, проплатить рекламу на YouTube, этим кто-то должен заниматься. А без этого даже самый хороший бриллиант утонет и будет лежать на дне. А на поверхности будет плавать понятно что.
— Вы поэт, музыкант и философ, потому что строчки ваших песен с глубоким смыслом: «Тільки боги можуть бути вільними від перемоги». Это же…
— Это же правильно. Быть свободным даже от победы – это круто.
— Мы с нетерпением будем ждать этого альбома.
— Я на днях думал, какие же песни стоит включить в альбом. И, наверное, надо поделить, это будет альбом тяжеляка, альбом латино-американских ритмов, будут просто песни про любовь и может ещё умняково-грузовой рэп. Помотрим.
У меня сейчас проблема, у меня песни в основном на русском языке. Но это конъюнктурная проблема. А поскольку я не занимаюсь шоу-бизнесом, для меня, наверное, всё-таки это не проблема.
— И у вас есть «Тільки боги можуть бути вільними від перемоги».
— Не тільки ця. В мене ще є 10 або 20 українських пісень.
— Ого, у вас вже стільки матеріалу накопичилось?
— Так, на альбом вистачить.
Читайте также: Письменник Сергій Жадан: «Дуже важливо до останнього наполягати, що я не музикант»
— У вас теперь есть помещение. Вы будете здесь давать концерты?
— Да, конечно. Я вообще люблю домашние концерты.
Когда мы учились в художественном училище, то в 1998 году сделали с друзьями панк-группу, она называлась «Страна козадралов». Мы делали концерты в училище, делали свои спектакли, ставили их в мастерских на Салтовке, улица Гвардейцев широнинцев 43б, в общежитии для художников. Что мы тогда только не делали.
Ну, не было тогда интернета и телефонов мобильных. Это всё осталось просто в нашей памяти. И когда появился YouTube, все стали что-то выкладывать, а мы перестали этим заниматься. Пришел такой возраст, что мы стали заниматься зарабатыванием денег для семьи и перестали эпатировать публику. Мы эпатировли публику с 1998 до 2004 год. Есть что вспомнить, было весело.
Потом «Страна козадралов» поменялась на «Дворянкин бразерс». Мы даже назывались группой «Деньги» до того, как появилась группа «Рубль». В общем, у меня рок-н-рольное прошлое. Мы называли это отвратительным словом харькпоп, это ужасно. Но это просто потому что мы любили эпатировать публику.
— Жадность к краскам перенеслась на жадность к музыкальным стилям. Вы описали свой будущий альбом и там нашлось место и латине и рэпу…
— Это разные альбомы. Будет такой, и такой, и такой.
— Здесь идеальная локация. Проблема многих концертов – в 23.00 нужно расходится, потому что нельзя шуметь. А здесь вы никому не помешаете.
— Здесь никого нет, вся стоянка рассасывается, вечером машин нет вообще.
— Как долго вы разрисовывали здесь всё?
— Это помещение я разрисовывал 10 дней. Не часто я могу себе позволить фантазировать прямо на стене, без эскизов, просто берешь и рисуешь. Мне рисовать на стене, как с горы катиться. Я могу сколько угодно километров расписать, если будут нормальные условия. Это как плесень, опять-таки, меня запусти в комфортную среду — и я буду разрастаться, расползаться по поверхностям, делать то, что я люблю больше всего. Какие-то размеры, объемы меня абсолютно не пугают. Чем больше, тем лучше.
— Ну, вы же художник монументалист по специальности. И костюм Свой/Чужой тоже монументальная конструкция.
— Вы правы абсолютно. Это монументально-декоративная конструкция «Свой/Чужой». Мой костюм выходного дня. У меня нет своего смокинга, это мой смокинг.
— Жарковатый.
— В нем очень жарко. Зато для похудения хорошо. Я в нем походил, 3 кг сбросил.
— Мне нужен этот костюм!
— Вы можете сделать свой, принести эскиз, а я подскажу, как его сделать.
— Боюсь, мой эскиз может шокировать. Я ничего не умею делать руками.
— Тогда вам нужен шлем виртуальной реальности, там границы – только ваша фантазия. Вы создаете разные образы, персонажей, которых можно анимировать. Это как раз тот случай.
— Я хочу вернуться к теме Донбасса. В 2010 году вы сделали серию работ «Сны о войне». И вы в интервью говорили, что война уже тогда вам реально снилась, она нависала в воздухе и было понятно, что что-то произойдет. Может быть это потому что вы ближе к Донбассу, чем я, но лично для меня это всё было совершенной неожиданностью. Мне не снились сны, я ездила в Россию на фестивали, у меня там большой круг общения.
— И я ездил в Россию на фестивали, принимал участие. Там были прекрасные люди. Нас объединяло только искусство, мы вообще о политике ни слова не говорили никогда.
— Так почему вам было понятно, что будет война?
— Это не расследование. Это экзистенциальные переживания, это сложно объяснить. Развитая интуиция – часть моей работы.
— Творческие люди часто в своих работах предвидят события.
— Это одна из способностей. Но контролировать эту способность или как-то ею гордиться, я не могу. Есть ещё много такого, что я бы мог сделать, но не было денег, и я не сделал. Толку сейчас об этом говорить.
Поэтому сейчас я не знаю, что будет завтра- послезавтра. Я вообще не пойму, что творится. Я либо повзрослел и потерял это чувство или слишком ушел в свой мир. Я живу в своем измерении. И мало того, я всё больше погружаюсь в пространство идей, и для меня виртуальная реальность как окно в мир чистых идей и искусства, где ограничения – только в фантазии человека. И я бы хотел этим заниматься и ещё подальше быть от реальности. Чем дальше от реальности, тем лучше, в моем случае так точно.
— Тем спокойней или тем лучше для творчества?
— Да, на душе спокойней. Может это какой-то инфантилизм. Но если, например, солдат инфантильный – это проблема, а если художник, то, наверное, нет. Это его естественное состояние.
— Вас сложно назвать инфантильным, всё-таки ваши работы говорящие.
— Иногда бывает. Художественные фотографии, которыми я занимаюсь, полны непонятных экзистенций. И я считаю, что фотографии – это одно из лучшего, что я создал за жизнь. Но обществу, людям, миру – это не надо. На эти фотографии мало кто обращает внимание.
А вот зато свой шахтерский стиль, монументальный язык действительно миру нужен. И мир говорит: «Давай ещё». У художников, творческих людей, бывают ментальные ловушки, в которые они часто попадают. Вот они надумали себе, что только так и не иначе, а мир подсказывает, что надо как-то по-другому.
Я всё-таки иногда прислушиваюсь к миру, и я понимаю, что именно в этом амплуа моя миссия будет выполнима. Например, Конан Дойль его огромные труды по метафизике, трехтомники, никому не нужны. Все просили про Шерлока Хомса писать. Мир порой выбирает Шерлока Хомса, а человек старается, вот же ж вам блин, а миру это не надо.
И я часто делаю в своем творчестве такое, что вот же ж вам, это круто, а мир такой: «Да…да. Но нам другое, пожалуйста, дайте, и побольше».
— Ещё больше интегрироваться в мир с таким хабом будет проще, здесь круто и многие захотят тут побывать.
— Добро пожаловать.
Мало того, у меня ещё одно пространство есть в городе. Маленькая мастерская, мы называем это Посольство художников, она находится на Сосновой горке. Это биостанция, абсолютно другая локация. Там можно посидеть в компании кур, гусей, индюка, лошадей, кролей и всевозможных птиц. Там прекрасно, особенно летом. Берите с собой карематы и приходите, спите под яблонями.
Текст Татьяна Леонова. Фото Виктория Якименко.
Не забудьте підписатися на 
в Телеграмі 
, щоб мати можливість читати нові пости!
