Анна Минакова, руководитель «Хора одиноких сердец сержанта Пеппера»: «Не пойте как домохозяйки и бухгалтеры, пойте как музыканты»

Изначально этим интервью мы хотели анонсировать концерт «Хора одиноких сердец сержанта Пеппера», который должен был состояться 15 апреля в харьковской филармонии. Специально для него хористы готовили новые костюмы и репетировали новые песни. Это могла бы стать самая большая площадка в 9-летней истории хора, на которой ХОССП давали сольный концерт. В апреле был также анонсирован концерт в Киеве. Карантин внес коррективы, концерт переносится.

Мы побывали на репетиции ХОССП во Дворце студентов ХПИ и пообщались с его основательницей Анной Минаковой ещё до карантина.

Мы привыкли видеть хор в концертных костюмах и с хорошо отрепетированными песнями, а как проходит подготовка к выступлениям? Как появился хор, от идеи и репетиций в хрущевке до полных залов в клубах? Как организовать гастроли для 30 человек? Нужны ли ХОССП новые хористы, и почему пение в хоре меняет участников? Об этом, а также, о том, как в этом году ХОССП стали хедлайнерами на «Найріднішому концерті» в ХАТОБе, обойдя 5’NIZZA, читайте в интервью.

— Можно сказать, что мы находимся в колыбели хора, потому что изначально ХОССП возник на базе хора ХПИ. Какое ты имеешь отношение к политеху?

— После окончания консерватории я пришла работать концертмейстером в хор ХПИ, народный художественный хор имени Александра Петросяна (который работал здесь в конце 80-х и оказал огромное влияние на становление самодеятельности).

— Эти стены помнят всё. И просто обязывают говорить такими формулировками.

— Поработав какое-то время, я обросла единомышленниками в рядах хористов. Мы поняли, кто есть кто, поняли, что во многом у нас совпадает музыкальный вкус, и захотели внедрить рок-репертуар в хор ХПИ.

Он внедрялся настолько медленно, что мы почувствовали голод и неудовлетворение, захотели ускорить процесс. Были такие хористы, я их называю отцы-основатели ХОССП, Вадим и Наташа Боковы, очень колоритное семейство. Вадим играл в группе «Белые крылья», плюс у него свой музыкальный проект — BKV-project. И они сказали мне: смотри, будет прекрасное кавер-пати Pink Floyd, может мы как-то скооперируемся, сами споем?

Одно дело, когда у тебя задачи на день: купить молока, что-то по работе порешать, а тут ты приходишь, открываешь ноты, а у тебя там: «О, прекрасная жизнь, научи меня ярче гореть!!! Ты сорвешь мою голову с плеч, ты сожжешь меня заживо здесь!»

Потому что они увидели, что я могу писать аранжировки, что у меня есть какое-то музыкальное представление. Я согласилась, мне самой очень хотелось попробовать что-то сделать в новой сфере. В итоге собрались люди, которые хотели выступать в клубах и петь хором рок, нас тогда было 14 человек. Мы оставались во дворце студентов после репетиций ХПИ и ещё раз в неделю собирались дома у Боковых, возле станции метро Советской Армии, сейчас это Армейская. Мы приходили к ним домой в хрущевку, садились вокруг стола с печеньками и пели.

— Это та самая квартира, где вы полтора года репетировали? Это ещё и хрущевка была! Я почему-то представляла часть коммунальной квартиры в центре, где в соседних комнатах никто не живет.

— Хрущевка, причем довольно раздолбанная, со свисавшими обоями. В соседней комнате у Вадима была своя мастерская, он тогда обтачивал камни. В общем, атмосфера была — андеграунд чистой воды. Квартирники цоевских времен с плавлеными сырками аукаются с этим всем. Нам это страшно нравилось.

Мы себе казались каким-то тайным обществом, думали, что делаем что-то, чего раньше никто не видел. Это было 9 лет назад. Сейчас многие хоры пытаются вводить популярную музыку в репертуар, что-то обновлять, освежать, привлекать массы. На тот момент на Западе, конечно, такое было, у нас — не было. Мы себя чувствовали супер-первопроходцами.

Читайте также: Женя Галич, группа O.Torvald: «Короче, рок-н-ролл жив! Мы можем еще собираться на кухнях, писать песни, это здорово»

Но сейчас, когда я пересматриваю наши старые записи с концертов, я не понимаю, как наши зрители могли это слушать вообще (смеется).

— Я смотрела на On—Air эфиры с ХОССП, там вы рассказали, что от первоначального состава только две девушки остались, Аня и Маша.

— На данный момент только Аня.

— Это связано с ростом профессионализма хора?

— Это какой-то естественный процесс. Кому-то надоедает, кто-то уезжает в другие города и страны, кто-то уходит в декрет и не возвращается… Профессионализм растет, но мы стараемся не удалять насильственным методом тех, кто условно слабее. Были и такие единичные случаи, но они связаны не только с музыкантским уровнем людей, но и ещё с какими-то коммуникативными штуками. За девять лет я вспоминаю только три таких случая.

— Не ходи к нам, пожалуйста, больше никогда.

— Да, мне очень сложно это. Потому что обычно те, кто приходят и не уходят — это люди, которые в хоре что-то получают для себя. То есть мы создаем атмосферу, которая оказывается привлекательна. И получается, что я как бы лишаю этих людей атмосферы, каких-то невидимых флюидов, творческой самореализации, ещё чего-то.

У нас на YouTube был комментарий к недавнему видео: «Каждый раз, когда смотрю ХОССП, мне кажется, что это хиппи-коммуна». Может быть, это в каком-то смысле так, потому что мы культивируем объединительную идею. Хор – это когда много людей делают что-то, что должно получиться целостным. Музыка очень эмоциональная вещь, с её помощью легче поймать общую волну. Песни, которые мы поём, даже связанные с печалью и страданиями всех мастей, очень человечны и зачастую духоподъемны. Я смотрю, как новички меняются в хоре, как они начинают себя со временем проявлять по-новому.

В прошлом году мы сделали большой набор. Собирались взять человек пять-семь, в итоге набрали четырнадцать. Не все адаптировались, некоторые довольно быстро схлынули, но сейчас человек десять из них осталось.

Это очень много в масштабах нашего хора, нас было 20, стало 30. Мне сначала было дискомфортно — на репетициях куча чужого народу. Другие лица, другие энергии, непривычные. Кто-то сразу показался нашим человеком, кто-то не совсем наш, немножко в стороне. Сейчас они все уже влились, начали понимать меня, я начинаю понимать их. И у нас получается создавать что-то общее.

Меня до сих пор впечатляет, как происходит взаимная адаптация людей друг к другу, они меняются при длительном взаимодействии.

Я тут перескакивала с темы на тему, кажется.

— Ничего страшного. Так интересней!

Репетиция ХОССП во Дворе студентов ХПИ. Фото: Виктория Якименко

— Мне кажется, что пение в хоре, особенно для человека, который не занимался этим профессионально, это как сеанс психотерапии. Можно ли это сравнивать?

— Однозначно что-то здесь с людьми происходит, потому что многие в процессе погружения в музыку могут ощутить эмоции, которые не проявляются в быту. Одно дело, когда у тебя задачи на день: купить молока, что-то по работе порешать, а тут ты приходишь, открываешь ноты, а у тебя там: «О, прекрасная жизнь, научи меня ярче гореть!!! Ты сорвешь мою голову с плеч, ты сожжешь меня заживо здесь!».

Мы участвуем в спектакле театра «Нефть». Там лучшие люди — Игорь Ключник, Артём Вусик, основатели театра «Прекрасные цветы». Спектакль называется «Антон и Наташа в поисках смысла жизни». Однажды мы ждали в гримерке свой выход, и наша ведущая солистка Ксюша Пидопригора сделала некий тимбилдинг…

Читайте также: Режиссер театра «Прекрасные цветы» Артем Вусик: «Пожалуйста, хватит бояться своей некрасоты»

— Ксюша Пидопригора! Я знаю, это которая с таким необычным голосом, низким. Кстати, как он называется?

— Мы называем его «Ксюшин уникальный голос». У нее ещё манера своеобразная, с народным оттенком и фирменным вибрато, так что в академическую классификацию его трудно втиснуть. Наверное, это контральто.

— Очень мощный голос. Вы, конечно, самородок нашли.

— Да. Я, когда первый раз ее услышала, подумала: «Ого! Вот бы с ней когда-нибудь спеть!» И года через полтора она сама пришла. Я подумала: «Ого! Я же так хотела с ней спеть!»

— Если вы не найдете деньги для гастролей всего хора, можно запускать Ксюшу и просто собирать восторженных поклонников.

— Да, мне тоже кажется, что она уникальная вокалистка и уникальный человек.

Так вот, она придумала тимбилдинг. Каждый хорист вытягивал из шляпы бумажку с вопросом и отвечал. Кому-то выпал вопрос: «Какая из песен хора заставляла вас плакать?» И на этот вопрос захотели ответить многие. Ребята вспоминали моменты на концертах, на репетициях, разные песни называли, когда у них что-то нахлынуло. Вот это, наверное, сродни психотерапии, потому что когда поднимается всё, что ты задавливаешь в реальной жизни, наступает катарсис и очищение.

— Я слышала песню, опять-таки, в исполнении Ксюши Пидопригоры, как она солировала в песне «Танець пінгвіна» Скрябина. Ваша аранжировка и в целом прочтение этой песни – это мой катарсис.

— Мне интересен такой момент, вы набрали ещё 10 человек, вас теперь 30. Больше всего, конечно, концертов у вас в Харькове, но вы ведь ещё и гастролируете. Я не представляю, как организовать выезд целого хора.

— Мы мало гастролировали, это правда. Именно из-за того, что нас очень много и это просто дорого. Выезды, которые случились — практически все «в минус» в финансовом плане. Это просто имиджевые поездки.

А в этом году нам предложило сотрудничество агентство «Импульс», эти ребята делают «Импульс-фест». Они нам уже организовали один концерт в октябре в ТКЦ, сразу подняли цены на билеты. Мы всегда стеснялись, у нас 150 гривен билет стоил, ведь мы знаем, кто наша публика — это наши друзья, какой-то студенческий контингент.

А потом я листаю internet-bilet, и вижу, что действительно, все эти кавер-шоу с симфоническим оркестром стоят очень дорого. А мы всё-таки делаем — я могу, конечно, ошибаться — более эмоциональную штуку. Потому что все эти шоу с симфоническим оркестром зачастую коммерческие проекты — с профессионалами, которые приходят на работу и работают. А мы всё-таки нет, мы не профессионалы большей частью и это наше хобби, такое полухобби.

— Было когда-то))

— Ну, ладно)) Мы просто делаем по-честному всё. Я всегда говорю: «Ребята, к нам придут люди, вы должны выложиться, отдать всё, что у вас есть». На репетициях я кричу, когда мне кажется, что они безразлично поют, я не разрешаю быть безразличными. Говорю: что за благополучное пение? Не пойте, как домохозяйки и бухгалтеры, пойте как музыканты.

Мой приоритет в музыке – это эмоциональная сфера, посыл. Многие коллеги работают больше над технологией. Мы тоже занимаемся технологией, потому что без технологии ты просто не передашь то, что чувствуешь. Но без эмоционального наполнения никакая технология не заработает в искусстве.

— У ХОССП много поклонников. Например, на концертах в костеле два дня подряд был аншлаг, причем в не очень удобные даты, 29 и 30 декабря.

— Да, мы удивились. Потому что долго искали подходящее место, и в итоге объявили концерты относительно незадолго, может недели за две с половиной. Первый концерт — за три дня солд-аут, мы объявляем второй – и за четыре дня опять солд-аут.

— Мы как раз купили два последних билета на 30 декабря, буквально чудом попали всё-таки на ваш концерт. 

Вы до этого только в Харькове, Киеве, Днепре и Нюрнберге выступали?

— Да. Ещё в Одессе были, но давненько, в 2013 году.

— Как это происходит? Вы хоть в один автобус помещаетесь?

— На тот момент помещались, нас было всё-таки поменьше, 20 с небольшим. Сейчас нас 35.

— Вы не думали над тем, чтобы сделать какой-то урезанный состав, специально для гастролей? Чтобы у вас было больше возможностей для выезда.

— Не знаю. Мы время от времени размышляем об этом, но на практике это слабо осуществимо. Потому что непонятно, как кого-то отсекать — и в профессиональном плане, и в нравственном. У кого-то одни сильные и слабые стороны, у кого-то другие. И наобум сказать — ты едешь, а ты нет, потому что ты не солист — сложно и как-то деструктивно. Сразу возникает много вопросов, почему «постарадал» именно этот человек.

Часто у нас, как в живой природе, срабатывает саморегуляция: кто-то заболел, кто-то не может отпроситься с работы, у кого-то семейные неурядицы. Таким образом нас становится чуть меньше в поездке.

— И раз уж мы вспомнили концерты в костеле… пару лет назад, на Дне музыки, вы там уже выступали. И вас грозились больше туда не пускать, потому что было громко и, возможно, они распознали в вас хиппи )) Но не прошло и двух лет, и вы снова там.

— Во-первых, это всё-таки было не настолько кощунственно.  В чем мы убедились после рождественских концертов — настоятель храма дал очень добрый и примиряющий отзыв.

А договариваться мы пришли с Викой Меликенцовой, это наш дирижер, с чистого листа, как первый раз. Мы даже не сказали название хора.

— Они вас должны были запомнить.

— Не-не, я была с дредами, и меня было трудно узнать.

— Да, кстати! Мне так больше нравится))

— О, спасибо, хоть кто-то! А то Агата Вильчик увидела меня на днях на мероприятии плейбек-театра и начала петь на мотив Бутусова «Крылья»: «Где твои дреды, которые нравились мне?»

Новогодний концерт в костеле. Фото из архива ХОССП

— Я не буду проситься в хор, но мне очень интересно, научить петь можно всех или всё-таки должны быть способности?

— Я не беру всех. Скажу так, я не могу научить всех.

— Может это и невозможно всё-таки?

— Всех можно развивать. Если человек очень хочет, он может задаться целью, ходить на уроки вокала. И он может вырасти в рамках своих возможностей, там и психосоматика, и целеустремлённость, и не знаю, что ещё в комплексе срабатывает.

Но на моем опыте не случалось, чтобы человек вообще не пел, а потом кааааааак запел. Но я видела, как люди, прикладывающие усилия, начинали петь гораздо лучше, чем раньше.

Я ещё работаю в детском хоре «Весенние голоса», там куча групп, структурированных по разным возрастам. И я смотрю, как дети, которые вообще ничего не слышат — ни звуковысотности, ни ритма, ни вокальной манеры — через пять лет сидения в хоре, начинают потихоньку попадать в ноты, а иногда ещё голос приличный прорезается.

В свой хор я всех не беру, формулировка такая: «Принимаю тех, кто поет лучше тех, кто уже в нем поет».

— Участники хора поют с нотами, при этом они в большинстве не профессионалы. Этому что, легко научиться?

— Они запоминают свои партии на слух, а ноты используют как карту с метками, чаще всего смотрят на текст, на ход движения мелодии.  Да и многие в детстве учились в музыкальных школах. Профессионалами их не назовёшь, но представление о музыкальной грамоте всё же есть.

— Я слышала, что несмотря на то, что большой состав, нужны мужчины в хор. Но мужчины не все, а мужчины басы?

— Все мужчины нужны! Ну а басы никогда не будут лишними, потому что это фундамент хора в аккорде. Если представить хоровую партитуру, чаще всего это четырехголосие: бас, тенор, альт, сопрано. Басы всегда внизу, как фундамент. Когда их много — хор звучит основательно, объемно. А у нас всегда их маловато.

Сейчас в хоре 22 девочки и 12 мальчиков. И в процентном соотношении это всегда так. Когда мы начинали, у нас было 10 девочек, 5 мальчиков. Конечно, учитывая, что мы почти всегда выступаем с аппаратурой, с подзвучкой, есть возможность на концертах это искусственным образом чуть-чуть откорректировать.

— Вы еще приглашаете к себе сессионных музыкантов играть. У вас есть в планах взять кого-то в хор постоянно?

— В этом нет острой потребности.

— Потому что всё можно изобразить ртом?

— Это организационно не очень удобно. И не во всех песнях необходимы дополнительные тембровые краски, на мой взгляд. Иногда это даже может перегружать аранжировки, в которых нужна прозрачность или, скажем так, некий аскетизм-минимализм.

Допустим, есть хор – это четыре партии, то есть как бы четыре инструмента, у меня клавиши, обеспечивающие объем и драйв, плюс мы добавляем солиста, плюс сами хористы могут взять треугольники, шейкеры-шмейкеры, какие-то металлофоны, какую-то ещё ерунду и добавить точечные краски. Но когда, прямо кровь из носу, нужна скрипка, виолончель или флейта, мы их зовём.

Барабаны чаще всего нужны. Но постоянное присутствие музыкантов очень утяжелило бы репетиционный процесс для хора. Мне проще позаниматься с барабанщиком или гитаристом отдельно несколько раз, чем он будет сидеть ждать, пока я разберусь с одной хоровой партией, с другой, это для всех просто потеря времени.

Я не представляю, кто из хороших музыкантов захочет этим вот так просто заниматься, из чистого энтузиазма, на постоянной основе. У всех есть свои проекты. Понятно, что своё всегда в приоритете. Думаю, если кто-то вдруг сильно загорится, то он сам нам напишет: «Не могу, умираю, хочу с вами играть!»

— А вы ему: «Нет!» ))

— Артисты-вокалисты нам постоянно предлагают сделать что-то совместное. Например, Мирослав Джонович Кувалдин из группы The ВЙО предлагал вместе спеть колыбельную из древнего украинского мультика.

Мы с ним пересеклись на фазенде «Виноград» под Изюмом, там познакомились. Но поскольку он живёт в Киеве, это так и зависло. Олег Каданов тоже сам предложил. Мы с ним вместе участвуем в том самом спектакле «Антон и Наташа», о котором речь шла выше. Он подходил перед спектаклями и говорил: «Давайте что-то сделаем. Ну, когда мы что-то сделаем? Ну, что мы уже делаем наконец?» Сделали.

— Классно получилось.

— Короче, если кто-то зафанатеет, придёт и скажет, что хочет у нас играть, мы подумаем, возможно ли это и в каком виде. А пока — сессионные музыканты наше всё.

— Все, кто поет в ХОССП — полиглоты. Потому что у вас много песен на самых разных языках.

— Это громко сказано.

— Как же громко, мне кажется, вы поете не меньше, чем на 15 языках.

— Много языков, потому что мы делали концерт народных песен пару лет назад. И там были песни разных народов: маори, латышская, болгарская, песня североамериканских индейцев, китайская, много всяких, я уже сама не помню.

— Исландская была ещё и грузинская песня.

— Да, поём. Выучиваем, как попугаи и поём.

— Вы можете брать самый разный репертуар, изначально это был рок исключительно, сейчас у вас появились свои авторские песни, по крайней мере две. «Узелки» — прекрасная. Это, конечно, плюс – большой выбор. Но с другой стороны, вы же собственные аранжировки делаете, а это огромный объем работы.

— Да, огромный объем работы. Я иногда ненавижу даже думать об этом. К каждому концерту я пишу в среднем по десять новых партитур. За годы существования хора я аранжировала более двухсот песен. И вдохновение зачастую распределяется между песнями не в равной мере)))

Но нам в любом случае хочется выйти к людям с новым репертуаром, для нас самих очень важно ощущение нового. Вот это «ох, а ведь этого ещё никто не видел!»  Хористы в этом плане очень избалованы. Два-три раза споём песню на сцене и начинается: «Это уже все видели. Как-то неудобно уже даже показывать». А я им говорю: ребятки, Пол Маккартни «Yesterday» поет уже 60 лет на всех концертах.

— Помимо того, что меняется репертуар, у вас постоянно меняется подача. Светлый концерт, темный концерт, панк-концерт, народный концерт, что там ещё было…

— Конечно, сами развлекаемся, чтобы было не скучно.

— А этот эффектный трюк с масками, который вы показывали в ХАТОБ на «Найріднішому концерті» зрители ещё увидят?

— О да. Было бы очень грустно один раз выйти с масками и больше никогда их не показывать.

«Найрідніший концерт» в ХАТОБ. Фото из архива ХОССП

— Тогда немного поговорим про этот большой концерт в ХАТОБ в поддержку Алёны Воробьевой и онкобольных. Вы на «Найріднішому концерті», мне так показалось, были центральными фигурами. Остальные музыканты, принимавшие участие, безусловно любимые и найрідніші, но хор настолько мощно смотрелся. Вы, наверное, лучше всех подготовились.

— Мы действительно очень серьёзно готовились к этому концерту. Во-первых, мы очень любим Алёну Воробьёву, вдохновительницу концерта, и давно с ней знакомы.

Во-вторых, так как-то получилось, что мы оказались у истоков этого концерта. На этапе планирования мы странным образом случайно встретились и познакомились с Александром Онопко, организатором концерта, в «Кулиничах» возле Дворца ХПИ, и он особо не знал, что делать. Он нас пригласил, сказал, что будет 5’NIZZA и Pur: Pur, что ведутся переговоры с Машей Чайковской. И что он никогда раньше не работал с музыкантами и не знает, что делать.

Мы позвонили Алёне, я включила её на громкую связь и предложила Олега Каданова и Агату Вильчик. Она сказала, да, конечно, добавляем. И мы в процессе подготовки постоянно были с Сашей в контакте. Вообще, удивительное впечатление произвёл он и его команда. Они с Алёной создали очень дружественную и комфортную атмосферу любви, магии, надежды и принятия.

— Было заметно, что вокруг вас всё вращается.

— Плюс мы осуществили коллаборации с Натой Смириной и Андреем Запорожцем. Спеть с Андреем мечтали давно, так что сотрудничество-сотворчество с ним стало для нас особым событием. Он принёс нам свет и магию, мы старались отвечать тем же.

За две недели до концерта Алёна Воробьёва лично привезла Андрея на машине в наш репетиционный класс после его медитации. Он же практикует дзен-буддизм. Мы ждали их. Это было уже после девяти вечера. И потом мы репетировали ещё раз — за день до концерта. На всех встречах – и на репетициях, и потом на сцене — мы получили чистую радость от взаимодействия с Андреем. Видео с этого концерта есть на YouTube, я иногда пересматриваю, смотрю на блаженные лица своих хористов и благодарю мироздание за то, что нам удалось прикоснуться к этой радости.

Ещё должен был Олег Каданов петь с нами два номера, но, к сожалению, прямо накануне простудился и у него сильно болело горло.

Читайте также: Участник дуэта 5’NIZZA Андрей Запорожец: «Ложные ценности очень сильно захватили людей»

Вообще, у нас был какой-то беспрецедентный настрой на этот концерт. В зрительном зале было много онкобольных и волонтеров онкодвижения, и мы настраивались петь честно и мощно. Заканчивать концерт должна была 5’NIZZA. Но накануне, за день до концерта, SunSay пришел на репетицию, увидел маску, валявшуюся на рояле, и говорит: «А что это у вас такое?» А мы говорим: «Хочешь, мы тебе покажем?» Мы спели ему эту песню Битлз со всей хореографией, всем фаршем. И после репетиции Андрей сказал: «Мне кажется, вы должны заканчивать концерт. Это была бы правильная точка».

Проходит несколько часов, и после полуночи мне пишет организатор: «Аня, насколько ты гибкая?» Оказалось, что нас меняют с 5’NIZZA местами.

— Так вы стали хедлайнерами этого грандиозного концерта.

— Мы действительно были готовы.

Текст Татьяна Леонова. Фото Виктория Якименко.