Вторая в мире успешная реакция по расщеплению ядра атома лития. Первая в стране криогенная лаборатория, в которой получили жидкий водород и гелий. Украинский физико-технический институт (сегодня Харьковский физико-технический институт) знали далеко за пределами СССР. Здесь начал работу над своим «Теоретическим минимумом» Лев Ландау.
Здесь работал «отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов.
1930-е годы стали золотым и одновременно трагичным периодом в истории УФТИ.
Лев Ландау
В канун нового 1936 года Лев Ландау, на тот момент руководитель теоретического отдела УФТИ, направил письмо наркому внутренних дел УССР Балицкому. В нем были не поздравления с предстоящим праздником, а просьба. Касалась она сотрудника УФТИ и друга Ландау Моисея Корецкого, оказавшегося в тюрьме за, якобы агитацию против выполнения оборонных заказов. Известный физик просил вмешаться в рассмотрение дела.
«… Я хорошо знал его в личной жизни как человека, бесконечно преданного советской власти. Вместе с ним мы поставили задачу сделать всё, что в наших силах для того, чтобы сделать науку в нашей стране первой в мире. Я совершенно не могу себе представить, чтобы этот человек мог сделать что-либо враждебное политике партии. Мне не удалось узнать, что-нибудь определенное о причинах его ареста. Я не могу не связать его с деятельностью бывшего директора Давидовича. Внутри института Давидовичем была создана атмосфера грязных интриг и грубой травли…», ―писал Ландау.
Спустя несколько месяцев Моисей Корец вышел на свободу и продолжил заниматься наукой. Но, как оказалось, история на этом не закончилась. Его арест стал только началом репрессий против физиков, работающих в Украинском физико-техническом институте. Позднее эти события назовут «делом УФТИ».
Читайте также: Ландау, Багалей, Барабашов: девять ученых, прославивших Харьков
Главный корпус УФТИ
Но вернемся в конец 1920-х годов. В 1929 году в Харьков приезжает Иван Обреимов. Талантливый физик, сотрудник Ленинградского физико-технического института, отозванный из заграничной командировки. Ему предстояло возглавить работу по созданию Украинского физико-технического института.
Обреимов с первых дней пребывания в нашем городе активно занялся реализацией поставленной перед ним задачи. Он заказывал за границей научное оборудование. Руководил строительством главного корпуса института, мастерских и жилых корпусов. Собрал масштабную научную библиотеку. Приглашал на работу в УФТИ видных ученых физиков, как советских, так и иностранцев.
Но будет неправильным считать рекордные сроки строительства УФТИ заслугой одного Обреимова. Собственно идея создания в Харькове крупного физического центра принадлежала Абраму Федоровичу Иоффе, директору Ленинградского физико-технического института. Благодаря ему проект получил финансирование и поддержку. Его усилиями здесь возникла первая в стране лаборатория низких температур с установками для добычи жидкого воздуха, водорода, гелия.
Мотивы Иоффе понятны и просты. В 1920-х годах практически вся физическая наука концентрировалась в Москве и Ленинграде. Ему же хотелось создать сеть физико-технических институтов, по образцу Ленинградского, каждый со своей специализацией. Харьков стал первым пунктом в этом глобальном замысле.
Новосозданный УФТИ стал детищем ленинградских физиков. Сами они называли себя «колонистами». Лейпунский, Синельников, Вальтер, Латышев, Стрельников, Шубников, будущий нобелевский лауреат Ландау и другие. Молодые, мало кому из них исполнилось тридцать, талантливые, амбициозные, успевшие поработать в ведущих зарубежных лабораториях, имевшие за плечами научные открытия.
Это они за несколько лет сделали УФТИ международным научным центром, куда с радостью ехали работать иностранцы. Коммунисты из Германии и Австрии, спасавшиеся от нацистского режима на родине. Подданные Великобритании, разделявшие идеи СССР. Ученые работавшие по контракту. Они приходили в УФТИ по разным причинам, но цель их была одна — заниматься наукой.
Фактически в начале 1930-х годов в институте собралась, как бы сказали сегодня, звездная команда. Но обратной стороной таланта оказалось желание свободы творчества. И директор Обреимов предоставил ее. С первых дней работы у научных сотрудников не было четко регламентированного рабочего дня. Время прихода и ухода никто не фиксировал. Многие лаборатории работали и ночью. У сотрудников были ключи от научной библиотеки, где они могли работать в любое время суток. Никто никого не ограничивал.
Каждая бригада (именно так назывались отделы УФТИ) занималась своими задачами. В составлении научных планов института участвовали не только дирекция и руководители бригад, но и практически все сотрудники УФТИ, консультанты, в том числе иностранные. Также при их составлении учитывались наработки конференций проходящих в институте. Все поданные предложения обсуждались и окончательно утверждались на всеобщем собрании института и отраслевых конференциях.
После этого каждая бригада получала квартальный наряд с перечнем исследовательских работ, конкретными сроками их выполнения и списком ответственных сотрудников. Даже по современным меркам это более чем демократичный стиль управления научно-исследовательской работой.
Читайте также: «Осторожно, кусается»: свободная любовь Льва Ландау в Харькове
Памятный знак физикам, которые расщепили ядро атома лития
УФТИ задумывался как криогенная лаборатория. Но уже в первые годы работы института в планах высоковольтной бригады появляются исследования в области расщепления ядра. И это не странно. Ведь руководил бригадой Синельников, проработавший до прихода в УФТИ несколько лет в лаборатории «отца» ядерной физики Резенфорда.
Чтобы выполнить амбициозный проект ученым УФТИ пришлось в сжатые сроки решать сразу несколько научно-технических задач. Напряженная работа, научные споры, надежды стать первыми в мире. Но ученые УФТИ пошли по ложному пути. Построенные ими импульсные генераторы высоких напряжений Тесла и Маркса не позволили получить нужное для проведения эксперимента напряжение.
Ошибка обнаружилась в мае 1932 года, когда в Кембридже Кокрофт и Уолтон успешно осуществили реакцию расщепления ядра лития. Для ускорения ионов они использовали каскадный, а не импульсный ускоритель. Собрав всего за четыре месяца новую установку, в октябре Синельников, Лейпунский, Вальтер и Латышев воспроизвели реакцию расщепления ядра лития в стенах УФТИ.
Спустя несколько дней на первой полосе газеты «Правда» появилось сообщение о проведенном эксперименте с броским заголовком «Разрушено ядро атома лития. Крупнейшее достижение советских ученых». Далее новость разлетелась по всем советским газетам. Вышли и научные статьи.
Хотя, фактически, проведенная реакция не имела особой научной ценности, ведь наши физики лишь повторили опыт западных коллег. Возникший вокруг этого шум вызывал недоумения даже у сотрудников самого УФТИ. Ландау на вечере институтской самодеятельности и вовсе предложил направить руководству страны сообщение об успехах его студентов и аспирантов.
Но любая наука имеет прикладное значение. И расщепление атома дало мощный толчок развитию ядерной физики в СССР, в частности, работам по созданию атомного оружия.
Участники первой конференции по теоретической физике. Харьков. 1929 год
Из протокола закрытого заседания бюро Харьковского областного комитета КП(б)У от 14 октября 1935 года: «Отметить значительную засоренность Украинского физико-технического института классово враждебными и контрреволюционными элементами. В связи с чем считать необходимым провести чистку института…».
За год до этого директором УФТИ, который в то время подчинялся Наркомату тяжелой промышленности, назначили Семена Давидовича. Он не был известен в научных кругах, не стажировался в заграничных лабораториях, в общем был полной противоположностью своего предшественника Обреимова и большинства сотрудников УФТИ. Да ему и не нужно было заниматься наукой.
Спустя несколько месяцев после назначения Давидовича институт получил заказы военного характера. Физикам УФТИ поручалась разработка кислородного прибора для высотных полетов, авиационного двигателя, работающего на жидком водороде, мощного генератора коротких волн. Естественно, что все работы теперь должны были проходить в режиме полной секретности. Вот его то и должен был обеспечить Давидович.
Никаких научных конференций и публичных обсуждений планов работы. Пристальное внимание к иностранцам, да и всем работникам, пропускной режим, вахтер на проходной, охрана, стена вокруг УФТИ, режимный отдел с массивной железной дверью.
Естественно, что привыкшие к свободе уфтинцы с сопротивлением встретили нововведения. Так, пропуск Ольги Трапезниковой красовался на ошейнике ее собаки, с которой она ходила на работу. Ландау и Хоутерманс прикалывали свои пропуска то на спину, то немного ниже поясницы, выражая свое отношение к новому режиму работы, да и режиму в стране в целом.
Коллектив института раскололся на два враждующих лагеря — часть сотрудников поддержала нововведения. Дружеская атмосфера сменилась напряженностью и закулисными склоками.
Установление режима секретности было лишь вершиной айсберга. Пока ученые воевали с новым директором, специальная комиссия обкома и НКВД составляли списки неблагонадежных сотрудников УФТИ. В них попали прежде всего иностранцы, быстро превратившиеся из гордости советской науки в шпионов и вредителей. А сотрудники, занятые в выполнении оборонных заказов давали нужные показания и писали доносы на своих более строптивых коллег.
Читайте также: Диктатура разума: чем знаменит Владимир Вернадский, чье имя носит колледж и улица в Харькове
В криогенной лаборатории
Самым первым пострадал Моисей Корец — сотрудник теоретического отдела Ландау. Ему вменили саботаж выполнения военных заказов и арестовали в конце 1935 года. Основой для обвинения послужили, в том числе, показание Пятигорского, кстати, также ученика Ландау.
«Корец неохотно вступал в разговоры со мною. В группе людей, которые организовывают склоку (Вайсберг, Корец, Ландау, Шубников, В. Руэманн), он играл, по-моему, видную роль. Его называли организатором положительной программы. Так, якобы в критической статье в стенгазете он дискредитировал двух сотрудников спецлаборатории, членов комитета комсомола, приводил их в пример неправильной политики зарплаты в институте. У Ландау я видел список сотрудников с указанием их зарплаты, причём против каждого проставлена ещё зарплата, которую следовало бы платить. Думаю, что весь список и вся идея упорядочения зарплаты в духе статьи Кореца и по идее самого Кореца. Сам Корец получал зарплату, совершенно несоответствующую его работе в УФТИ. Корец имел чрезвычайно плохое влияние на Ландау. Они находились в дружеских отношениях, очень много бывали вместе и была явно видна перемена Ландау в худшую сторону по приезде Кореца в институт…», — из заявления Пятигорского в НКВД.
Но, как бы не казалось из текста, Пятигорский руководствовался не личными мотивами или завистью. Рано лишившийся родителей, воспитанный советской властью убежденный большевик, он просто хотел работать на благо своего государства.
Тогда из Харькова в Москву, в Центральный комитет, полетели жалобы на Давидовича и просьбы освободить Кореца. Жалобы получили отклик. При поддержке Наркомата тяжелой промышленности ученые добились победы по всем фронтам — Давидовича сняли, Моисея Кореца освободили, а харьковское НКВД вынуждено свернуло работу по выявлению шпионов. Правда не надолго.
Читайте также: Академик Николай Барабашов: жизнь с мечтой о космосе
Современное здание ХФТИ
За 1936 годом пришел год 1937, ставший трагичным в истории УФТИ. 1-4 марта арестовали австрийских физиков Александра Вайсберга и Конрада Вайсельберга. Далее последовали аресты руководителя криогенной лаборатории Шубникова, руководителя лаборатории атомного ядра Розенкевича, руководителя рентгеновского отдела Горского, Фомина. Всех ученых, за исключением Вайсберга, расстреляли в 1937 году, предварительно «выбив» необходимые показания.
За Вайсберга заступился Альберт Эйнштейн и другие европейские ученые. Теперь советская власть не могла его просто расстрелять, это вызвало бы слишком большой резонанс. Его выпустили из советской тюрьмы и передали в руки гестапо. После 4 лет советских тюрем он провел еще 5 в немецких концлагерях. Аналогичная судьба постигла и Хоутерманса.
Не забыли сотрудники НКВД и о Моисее Корце, который вновь оказался в тюрьме. За решеткой оказались и два бывших директора УФТИ Обреимов и Лейпунский. В 1938 году арестовали и Льва Ландау, который в то время уже работал в Москве.
Все четверо, к счастью, оказались живы и через несколько лет оправданы. Хотя против Ландау выдвинули наиболее серьезные и, что важно, реальные обвинения. Уже в Москве он подписал антиправительственную листовку. Да и так не скрывал негативного отношения к существующей власти. За Ландау вступились Капица и Бор. Но, вероятнее всего, решающую роль в его освобождении сыграл его талант. Ландау был слишком ценным.
Всем арестованным предъявили участие в антисоветской контрреволюционной группе, руководили которой якобы Шубников и Ландау.
Деятельность этих групп якобы состояла в травле научных работников, занимавшихся оборонной тематикой, организации забастовок против партийной части института. Несмотря на абсурдность обвинений 16 талантливых ученых провели по несколько лет в тюрьме, подвергаясь допросам и пыткам. Восемь из них — лишились жизни в застенках НКВД. Отечественная наука потеряла великие умы того времени, а в истории УФТИ закончился один из наиболее продуктивных и трагических периодов.
Алена Маршала
Не забудьте підписатися на 
в Телеграмі 
, щоб мати можливість читати нові пости!
[…] Читайте также: Из научной лаборатории в застенки НКВД: «Дело УФТИ» […]
[…] Читайте также: Из научной лаборатории в застенки НКВД: «Дело УФТИ» […]