«Ваш возраст – это всё богатство ваше?» – один из моностихов харьковчанина Леонида Либкинда. И он точно не про автора. Кажется, для него вообще нет такой категории как возраст. Сейчас Леониду – 80 лет.
В 60 – он переехал в Нью-Йорк, в 74 – начал писать одностишия. За эти шесть лет Леонид издал четыре книги, одерживал победы на конкурсах и многочисленных выступлениях. Остроумные однострочья Либкинда цитируют люди и перепечатывают сайты.
«Примерил скромность. Нет, не украшает», «Бросаю пить! Ёщё раз! Не добросил», «Хотела отказать, но не просили», «Наступит, наконец, год Человека?», «Всё сказано давно. Увы, не мною…».
При кажущейся простоте одностишия – достаточно сложный жанр. В комментарии к одной из книг Леонида Либкинда написано: «Мудрость и юмор, забавная ситуация и полная история чьей-то жизни запечатлены всего в одной строке. И сколько здесь строк – столько судеб. И каждая, словно голограмма, имеет свою глубину и множество неожиданных граней. Любую строчку можно развернуть в целый роман».
МyKharkov.info пообщался с Леонидом о его жизни в Харькове, переезде в Америку и, конечно же, о его творчестве.
Читайте также: Евгений Федоров, фронтмен Tequilajazzz: о музыке, яхтах, буддизме и коммерции
– Вы пишите о себе: «В июне 1938 года решил посетить Землю с долгосрочным рабочим визитом. Юность (до 60 лет) провёл в Харькове». Вы и родились в Харькове?
– Да. До 3 лет я жил нормальной жизнью ребёнка, который развивается в положенном направлении. Жили мы на улице Чеботарской. Отец работал на заводе, с которым мы и эвакуировались в Новосибирск незадолго до оккупации. Еще война не закончилась, завод переехал в Подмосковье, в Подольск, где наша семья жила до 1947 года.
«Всем женщинам, кто отказал мне: – Зря вы!»
В это неспокойное время нам посоветовали уехать. Чтобы нас не сослали, мы сами сослались в Узбекистан. Осталось много воспоминаний, связанных с Самаркандом, с гроздьями винограда и узбекскими лепешками.
В 1948 году мы вернулись в Харьков. Никто, естественно, в нашу довоенную квартиру нас не принял. Поселились у маминой сестры на улице Сумской (возле Дворца бракосочетания), в 12-метровой комнатке коммунальной квартиры. Только в 1965 году появилась собственная квартира на улице Крымской, а потом и на Динамовской. Все – район Парка Горького (чудное место!).
– А какое у вас образование?
– Школа прошла достаточно спокойно, шел я на медаль. Предполагалась золотая, но дошел только до серебряной. Поступил в Институт коммунального строительства, сейчас это Академия городского хозяйства. Тогда там была очень свободная атмосфера, стиляги… и вышел я оттуда не намного способнее в инженерных делах, чем вошел. Поэтому, когда пишу в автобиографии «я в прошлом физик – остепенённый, но не остепенившийся», имею в виду, что никакого профильного образования у меня нет. Но в работе занимался именно физическими исследованиями. Диссертацию защитил тоже по физике.
– Ничего себе!
– Да, и защитил довольно быстро. Может потому, что тогда я еще был толковым?! (смеется). Сначала работал в Теплоэлектропроекте. А потом судьба… В 1965 году открыл газету и увидел, что в Институте метрологии есть вакансия. Отправился туда, и меня взяли, хотя шансов попасть на закрытое предприятие было мало. Приняли в директорскую лабораторию, через полгода в заочную аспирантуру, а через три года я защитился.
Получил должность начальника сектора. Посчастливилось с хорошими ребятами работать. А в 1978 году потянулись в Израиль первые советские ласточки. Из нашей закрытой конторы трое подались. Меня попросили выступить осудителем. Я не выступил, не осудил. В итоге директор «слетел», я был на грани.
Должность свою я потерял, но, поскольку был тогда ответственным исполнителем серьезной работы по космической тематике, уволить не решились и оставили ведущим научным сотрудником.
– Когда развалился СССР, денег не стало, и я, в соответствии с тем временем, пошел в коммерцию. Дела шли в гору, и тут… Дочка вышла замуж, выиграла грин-карту и уехала с мужем в США. А через год в 1998-м должен был родиться внук, и дочка стала говорить: «Давайте, давайте приезжайте!». Ехать оснований у меня не было: жили безбедно, в лаборатории все наладилось, к тому же начались проблемы со здоровьем. Но мама за дочкой, папа за мамой… Мы бросили все эти планы перевыполняющиеся и поехали в Америку. Единственное, переезжая границу, я поставил себе задачей, что «никаких ностальгий».
«Бывает всякое, но год от года реже…»
– И получилось?
– Да.
– Знали английский?
– Языка у меня не было никакого. Я учил немецкий. Здесь пошел на курсы. Но уже через месяц начал подрабатывать. Человек, у которого мы снимали квартиру, жил недалеко. Мы с ним здоровались, общались, а потом он как-то и говорит: «Что ты здесь ходишь? Садись в риелторскую контору – будешь звонки принимать. Публика тут в основном русскоговорящая – справишься». Через месяц я сдал первую квартиру и заработал 300 долларов. Потом еще были подработки, и сейчас я продолжаю работать.
– Можно сказать, что у вас началась в 60 новая жизнь?
– Это было действительно так. Через время после переезда заметил, что становится хуже со здоровьем. И отправился к врачу. Кардиолог меня принял, но не отпустил – вызвал бригаду, и мне поставили пять байпасов (когда берут здоровые вены и заменяют ими поврежденные сосуды). Это было в 2000 году. Теперь я почетный пациент у своего кардиолога, потому что живу после операции уже 20 лет. А он мне обещал пять.
Читайте также: Сергій Жадан: «Там, де страх перемагає тебе, насправді, ти перестаєш бути собою»
– Самое главное, что вас интересует, как я дошел до жизни такой?
– Да, конечно!
– Я обычно телевизор не особо жалую. А тут в какой-то передаче симпатичная поэтесса читает свои стихи. Люблю симпатичных женщин, особенно когда еще и послушать есть что. После стихов она тогда стала читать одностишия. Очень остроумные. Передача закончилась, я взял бумагу и написал сразу около 20 штук. Потом ещё и ещё. Они начали из меня буквально литься.
– Вам нужна особая обстановка для написания одностиший?
– Раньше я читал, а сейчас пишу. Не читатель я теперь, а писатель. Но за столом никогда не писал. Моя работа предполагает 2–3 в неделю поездки из Бруклина в Манхэттен. Это примерно час езды на метро. Каждая поездка – с десяток одностиший. Но не восторгайтесь: это вначале было, сейчас я уже так не умею (смеется).
– До этого у вас был литературный опыт? Замечали у себя такой дар?
– Да я и сейчас даром занимаюсь (смеется). Нет-нет, только на уровне самодеятельности стихотворение или тост написать для кого-то.
– То есть еще одна новая жизнь у вас началась в 74?
– Если бы мне не сделали операцию, то и старой бы жизни не было. У меня в буквальном смысле новая жизнь началась. Жизнь физическая. А духовная – да, с 2012 года с началом творчества. Как исследователь я в узких кругах был известен. А тут попал в струю, которая меня вознесла: начал «АиФ» печатать, а это миллионные тиражи. В Интернете также гуляет много моих фраз, правда, часто без подписи или приписанные другим авторам.
– Почему именно моностихи?
– Я обычно так отвечаю на этот вопрос: не встречал еще человека, который не дочитал бы одностишие до конца. Иногда признаюсь, что другого просто не умею.
– Пробовали себя в других жанрах?
– Были двустишия – есть в одной из книг. Поэт Александр Долинов на базе моих одностиший пишет остроумные четверостишия. На выступлениях это воспринимается очень хорошо, причем разной публикой. Вот недавно, 7 марта, было выступление для весьма пожилых людей. Принимали нас на ура. Пришлось еще на бис читать минут 5, хотя я обычно больше 10 минут вообще не читаю. Нормальный человек не может долго воспринимать одностишия. Это очень большой объем информации, несмотря на то, что всего одна строка…
«Хожу – добро народу причиняю»
– Получается, что в одной строке много смысла…
– Да, человек должен осознать. Там и парадокс, и ритмика, и смысл заложены. Действительно сложная задача.
– Как вы вообще относитесь к категории возраста? Настолько ли он важен, как принято считать?
– Возраст я не чувствую – некогда. Очень интересная жизнь. Я попал в среду туристов, бардов и поэтов. У нас мощные сборы – по тысячи человек приезжает из разных стран. Настоящие слеты с палатками. Четыре таких крупных, а в промежутках – квартирники. За последние два года мы с Александром Долиновым выступали на различных площадках в Нью-Йорке, кроме того, со своей концертной программой четыре раза выезжали в Бостон. В конце месяца едем в Кливленд, это 10 часов езды. Участвуем в благотворительных концертах.
Так что возраст я не почувствовал. Может, дело в том, что я не могу вспомнить, каким я был тогда… В этом плане желания у меня остались прежние, но возможности сократились. Слушаю умную женщину – мне это интересно, вижу красивую – не менее интересно.
– В одном из интервью вы говорили, что родственники прохладно относятся к вашему творчеству. С чем это связано?
– Это просто обрушилось на них. Жена не может смириться с тем, что мне звонят, приглашают, что я должен уходить, уезжать куда-то. Со мной она не ездит – неинтересно. Дочка много работает, но она была на нескольких выступлениях. Она это дело приветствует. Внуку 20 лет. Он – американец. Понимает русский, но тонкости языка не улавливает.
– Приезжали ли вы в Харьков после переезда в США?
– Нет. У меня в Харькове могилы родителей, поэтому хотелось бы побывать, но один я не леток, а у родных не получается составить компанию. Но очень часто вспоминаю любимые места. Улица Сумская, Сумской рынок, Динамовская… Поддерживаю связь с одним близким другом из Харькова и с несколькими сослуживцами общаюсь по скайпу. Остальные разъехались и потерялись.
Читайте также: Захар Май: «Интернет мой по праву. Он же мой был, когда там еще никого не было»
– И напоследок. Есть ли у вас любимое среди своих одностиший?
– Любимого нет, но могу несколько вам почитать. «Всем женщинам, кто отказал мне: – Зря вы!», «Растут года, но мой стабилен возраст», «Бывает всякое, но год от года реже…», «Хожу – добро народу причиняю», «Стал знаменит, а кто об этом знает?».
Элеонора Бурдина
Не забудьте підписатися на 
в Телеграмі 
, щоб мати можливість читати нові пости!
[…] Автор одностиший харьковчанин Леонид Либкинд: «Накоро… […]